Бианки Виталий Валентинович

Сказка (Рассказ) "Лесные были и небылицы"

Лето

Первая телеграмма из лесу.
Наступило лето. Пора выводить птенцов. В лесу каждый построил себе дом. Весь лес сверху донизу сейчас занят под жилье. Свободного местечка нигде не осталось. Живут на земле, под землей, на воде, под водой, на деревьях, в деревьях, в тарве и в воздухе.
Лесные происшествия.
  У кого дом лучше всех?
Ребята решили отыскать самый лучший дом. Оказалось - не так просто решить, какой дом лучше всех других.
Самое большое гнездо у орла. Оно сделано из толстых сучьев и помещается на громадной толстой сосне.
 Самое маленькое гнездо у желтоголового королька. У него весь дом с кулачок, да и сам-то он ростом меньше стрекозы.
Самый хитрый дом у крота. У него столько запасных ходов и выходов, что никак его не накроешь в его подземной норе.
Самый искусный дом у слоника-листоверта - маленького жучка с хоботком. Слоник перегрыз жилки у березовых листьев и, когда листья начали вянуть, скрутил их в трубочку и скллеил слюнкой. В этот домик-трубочку слониха-самочка снесла свои яички.
Самые простые гнезда у куличка-галстучника и козодоя-полуночника. Галстучник положил свои четыре яйца прямо в песок на берегу речки, а козодой - в ямочку, в сухие листья под деревом. Они оба не много потрудились над постройкой дома.
Самый красивый домик у пеночки-пересмешки. Она свила себе гнездышко на березовой ветке, убрала его лишайником и легкой березовой кожуркой и вплела для украшения кусочки разноцветной бумаги, что валялись в саду какой-то дачи.
Самое уютное гнездышко у долгохвостой синицы. Эту птицу зовут еще ополовничек, потому что она похожа на разливательную ложку - ополовник. Ее гнездо свито изнутри из пуха, перьев и шерстинок, а снаружи - из мха и шишайников. Оно все круглое, как тыскочка, и вход в него круглый, маленький, в самой середке гнезда.
 Самые удобные домики у личинок ручейников. Ручейники - крылатые насекомые. Когда они садятся, они складывают крылья крышей у себя на спине и прикрывают ими все свое тело. А личинки ручейников бескрылые, голые, им нечем прикрыться. Живут они на дне ручьев и речек. Найдет личинка сучочек или камышинку величиной со спичку, склеит на них трубочку из песчинок и залезает в нее задом, задом. Очень удобно получается: хочешь - совсем спрячься в трубочку и спи там спокойно, никто тебя не увидит; хочешь - высунь передние ножки и ползи по дну вместе с домом: домик-то легкий. А один ручейник нашел валявшуюся на дне тоненькую пипироску, залез в нее да так и путешествует в ней.
Самый удивительный дом у водяного паука-серебрянки. Этот паук растянул паутину под водой между водорослями, а под паутинку на мохнатом брюшке натаскал пузырьки воздуха. Так и живет паук в домике из воздуха.

По чужим домам.
Кто не сумел или поленился сам себе дом выстроить, устроился в чужом дому.
Кукушки подкинули свои яйца в гнезда трясогузок, зарянок, славок и других маленьких домовитых птичек.
Лесной кулик-черныш отыскал старое воронье гнездо и выводит в нем своих птенцов.
Пескарям очень понравились покинутые хозяевами рачьи норки в песчаном берегу под водой. Рыбки выметали в них свою икру.
А один воробей устроился очень хитро. Выстроил он себе гнездо под крышей, - мальчишки разорили его. Выстроил в дупле, - ласка все яйца повытаскала. Тогда воробей пристроился в громадном гнезде орла. Между толстыми сучьями этого гнезда свободно поместился его маленький домик. Теперь воробей живет спокойно, никого не боится. Огромный орел и внимания не обращает на такую мелкую птаху. Зато уж ни ласка, ни кошка, ни ястреб, ни даже мальчишки не разорят воробьиного гнезда: орла-то каждый боится.

Общежития.
Есть в лесу и общежития.
Пчелы, осы, шмели и муравьи строят дома на сотни и тысячи жильцов.
Грачи заняли сады и рощи под свои гнездовые колонии, чайки - болота, песчаные острова и отмели, а ласточки-береговушки изрешетили обрывистые берега рек своими норками-пещерками.

Что же в гнездах?
А в гнездах яйца - у всех разные. И неспроста разные у разных птиц.
У бекаса-куличка они все в пятнышках да в крапинках, а у вертиголовки белые, чуть только розоватые. А дело в том, что вертиголовкины яйца лежат в глубоком темном дупле, - их и не увидишь, у бекаса - прямо на кочке, совсем открыто. Всякий бы увидал, если б они белые были. Вот они и выкрашены под цвет кочки, - скорей наступишь, чем заметишь.
У диких уток тоже яйца почти белые, а гнезда у них на кочках - открытые. Зато уткам и приходится пускаться на хитрость. Когда утка сходит с гнезда, она выщипывает пух у себя на животе и прикрывает им яйца. Их и не видно.
А почему у бекаса такие заостренные яйца? Ведь вот у большого хищного сарыча они круглые. Опять понятно: бекас-куличок - птичка маленькая, раз в пять меньше сарыча. Как же он высидит и прикроет своим тельцем такие большие яйца, если они не лягут так удобно - носок к носку, острыми концами вместе, - чтобы занимать как можно меньше места?
А почему у маленького бекаса такие же крупные яйца, как у большого сарыча?
На этот вопрос придется ответить позже - когда выклюнутся птенцы из яиц.

Сколько у кого детей?
В большом лесу за городом Ломоносовом живет молодая лосиха. У нее в этом году родился один лосенок.
У орла-белохвоста гнездо в том же лесу. В гнезде два орленка.
У чиха, зяблика, овсянки - до пяти птенцов.
У вертиголовки - восемь.
У ополовничка (долгохвостой синицы) - двенадцать.
У серой куропатки - двадцать.
У колюшки в гнезде из каждой икринки вывелось по мальку-колюшонку, всего сотня колюшат.
У леща - сотни тысяч.
У трески не перечесть: наверно, миллион мальков.

Беспризорные.
Лещ и треска совсем о своих детях не заботятся. Выметали икру и ушли. А ребятишки пускай сами, как знают, выводятся, живут и кормятся. Да как же и быть, если у тебя сотни тысяч ребятишек. За всеми не усмотришь.
У лягушки всего одна тысяча ребят, и то она о них не думает. Конечно, беспризорным не легко живется. Под водой много прожорливых чудовищ, и все они падки до вкусной рыбьей и лягушечьей икорки, до рыбешек и лягушат. Сколько гибнет рыбьих мальков и головастиков, сколько опасностей им грозит, пока они не вырастут в больших рыб и лягушек, - прямо подумать страшно.

Заботливые родители.
Зато лосиха и все птицы-матери - вот уж заботливые родители.
Лосиха готова жизнь отдать за своего единственного детеныша. Попробуй напасть на нее хоть сам медведь: она так начнет брыкаться и передними и задними ногами, так отделает его копытами, что в другой раз мишка и близко не сунется к лосенку.
Ребятам попался в поле куропаткин сын: из-под самых ног у них выскочил и помчался в траву прятаться. Они его поймали, а он - как пискнет! Откуда ни возьмись - мать-куропатка. Увидела сына в руках людей, заметалась, заклохтала, на землю припала, крыло волочит. Ребята подумали: она раненая. Куропатчонка бросили, за ней погнались. Купропатка ковыляет по земле - вот-вот рукой схватишь; но только руку протянешь - она в сторону. Гнались-гнались так за куропаткой, - вдруг она крыльями захлопала, поднялась над землей - и улетела как ни в чем не бывало. Вернулись наши ребята назад - за куропатчонком, - а его и след простыл. Это нарочно мать раненой притворялась, отводила от сына, чтобы спасти его. Она за каждого своего детеныша так заступается: ведь у нее их всего только двадцать.

Какие ввелись птенцы у бекаса и сарыча?
У маленького сарыча, только что вылупившегося из яйца, на носу белая шишечка. Это - "яйцевой зуб". Им-то птенец и разбивает скорлупу, когда ему пора из яйца выходить.
Сарычонок вырастет и будет кровожадным хищником - грозой грызунов. А сейчас он забавный малыш, весь в пуху, полуслепой. Он такой беспомощный, такой неженка: шагу ступить не может без папы и мамы. Он умер бы с голоду, если б они его не кормили.
А есть среди птенцов других птиц и боевые ребята: как только выклюнутся из яйца, сейчас вскочат на ножки - и пожалуйста: уж и пищу сами себе добывают, и воды не боятся, и от врагов сами прячутся.
А вот сидят два бекасенка. Они только день как из яйца, а ух гнездо свое покинули и сами себе отыскивают червячков. Потому и были у бекаса такие большие яйца, чтобы бекасята в них подрастать могли.
Куропаткин сын, о котором вы рассказывали, - тоже боевой. Только что родился, а уж бежит со всех ног.
Вот еще дикий утенок - крохаль. Он, как только на свет появился, сейчас же заковылял к речке, бултых в воду! - и стал купаться. Он и нырять уже умеет и потягиваться, приподнявшись на воде, - совсем как большой.
А пищухина дочь - ужасная неженка. Целые две недели в гнезде просидела, теперь вылетела и сидит на пне. Вот как надулась: недовольна, что мать долго не летит с кормом. Самой скоро уже три недели, а все еще пищит и требует, чтобы мать запихивала ей в рот гусениц и другие лакомства.

Колония на острове.
На песчаной отмели одного острова живут на даче маленькие чайки. По ночам они спят в песчаных лунках (ямках) - по трое в лунке. Вся отмель в лунках: такая большая колония чаек. Днем они учатся летать, плавать и ловить мелкую рыбешку под руководством старших. Старые чайки учат и зорко охраняют своих ребят. Когда приближается враг, они слетаются стаей и кидаются на него с таким криком и гамом, что всякому страшно станет. Даже громадный морской орел-белохвост спешит удрать от них подальше.

Купание медвежат.
Наш знакомый охотник шел берегом лесной реки и вдруг услышал громкий треск сучьев. Он испугался и влез на дерево. Из чащи вышли на берег большая бурая медведица, с ней два веселых медвежонка и пестун - ее годовалый сын, медвежья нянька. Медведица села. Пестун схватил одного медвежонка зубами за шиворот и давай окунать его в речку. Медвежонок визжал и брахатался, но пестун не выпускал его, пока хорошенько не выполоскал в воде. Другой медвежонок испугался холодной ванны и пустился удирать в лес. Пестун догнал его, надавал шлепков, а потом - в воду, как первого. Полоскал, полоскал его - да ненароком и выронил в воду. Медвежонок как заорет! Тут в один миг подскочила медведица, вытащила сынишку на берег, а пестуну таких плюх надавала, что он, бедный, взвыл.

Фокус маленьких крутиголовок.
Наша кошка увидела на дереве дупло и подумала, что там гнездо какой-нибудь птички. Она захотела съесть птенчиков, полезла на дерево и видит: на дне дупла гадючата копошатся, извиваются. Да как зашипят!
Кошка струсила, прыг с дерева - только бы ноги унести! А в дупле-то были совсем не гадючата, а птенцы крутиголовки (вертишейки). Это у них фокус такой, чтоб от врагов защищаться: головами крутят, шеями вертят, - шейки у них, как змейки, извиваются. Да при этом они еще и шипят по-гадючьи. Ядовитых-то гадюк всякий боится. Вот маленькие крутиголовки и подражают гадюке, чтобы врагов напугать.

Синичкин календарь

Январь.
Зинька была молодая синичка, и своего гнезда у нее не было. Целый день она перелетала с места на место, прыгала по заборам, по ветвям, по крышам, - синицы народ бойкий. А к вечеру присмотрит себе пустое дупло или щелку какую под крышей, забьется туда, распушит попышней свои перышки, кое-как и переспит ночку.
Но раз - среди зимы - посчастливилось ей найти свободное воробьиное гнездо. Помещалось оно над окном за оконницей. Внутри была целая перина мягкого пуха.
И в первый раз, как вылетела из родного гнезда, Зинька заснула в тепле и покое.
Вдруг ночью ее разбудил сильный шум. Шумели в доме, из окна бил яркий свет.
Синичка испугалась, выскочила из гнезда и, уцепившись коготками за раму, заглянула в окно.
Там в комнате стояла большая - под самый потолок елка, вся в огнях, и в снегу, и в игрушках. Вокруг нее поыгали и кричали дети.
Зинька никогда раньше не видела, чтобы люди так вели себя по ночам. Ведь она родилась только прошлым летом и многого еще на свете не знала.
Заснула она далеко за полночь, когда люди в доме наконец успокоились и в окне погас свет.
А утром Зиньку разбудил всеелый, громкий крик воробьев. Она вылетела из гнезда и спросила их:
- Вы что, воровби, раскричались? И люди сегодня всю ночь шумели, спать не давали. Что такое случилось?
- Как? - удивились воробьи. - Разве ты не знаешь какой сегодня день? Ведь сегодня Новый год, вот все и радуются - и люди и мы.
- Как это - Новый год? - не поняла синичка.
- Ах ты, желторотая! - зачирикали воробьи. - Да ведь это самый большой праздник в году! Солнце возвращается к нам и начинает свой календарь. Сегодня первый день января.
- А что это "январь", "календарь"?
- Фу, какая ты еще маленькая! - возмутились воробьми. - Календарь это расписание работы солнышка на весь год. Год состоит из месяцев, и январь - его первый месяц, носик года. За ним идеет ещее десять месяцев столько, сколько у людей пальцев на передних лапах: февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь. А самый последний месяц, двенадцатый, хвостик года - декабрь. Запомнила?
- Не-ет, - сказала синичка. - Где же сразу столько запомнить! "Носик", "десять пальцев" и "хвостик" запомнила. А называются они все уж больно омудрено.
- Слушай меня, - сказал тогда Старый Воробей. - Ты летай себе по садам, полям и лесам, летай да присматривайся, что кругом делается. А как услышишь, что месяц кончается, прилетай ко мне. Я тут живу, на этом доме под крышей. Я буду тебе говорить, как каждый месяц называется. Ты все их по очереди и запомнишь.
- Вот спасибо! - обрадовалась Зинька. - Непременно буду прилетать к тебе каждый месяц. До свиданья!
И она полетела и летала целых тридцать дней, а на тридцать первый вернулась и рассказала Старому Воробью все, что приметила.
И Старый Воробей сказал ей:
- Ну вот, запомни: январь - первый месяц года - начинается с веселой елки у ребят. Солнце с каждым днем понемножечку начинает вставать раньше и ложиться позже. Свету день ото дня прибывает, а мороз все крепчает. небо все в тучах. А когда проглянет солнышко, тебе, синичке, хочется петь. И ты тихонько пробуешь голос: "Зинь-зинь-тю! Зинь-зинь-тю!"

Февраль.
Опять выглянуло солнцшко, да такое веселое, яркое. Оно даже пригрело немножко, с крыш повисли сосульки, и по ним заструилась вода.
"Вот и весна начинается"6 - решила Зинька. Образовалась и запела звонко:
- ЗЩинь-зинь-тан! Зинь-зинь-тан! Скинь кафтан!
- Рано, пташечка, запела, - сказал ей Старый Воробей. - Смотри еще, сколько морозу будет. Еще наплачемся.
- Ну да! - не поверила синичкао. - Полечу-ка нынче в лес, узнаю, какие там новости.
И полетела.
В лесу ей очень понравилось: такое множество деревьей! Ничего, что все ветки залеплены снегом, а на широких лапах елок навалены целые сугробики. Это даже очень красиво. А прыгнешь на ветку - снег так и счыплется и сверкает разноцветными искрами.
Зинька прыгала по веткам, стряхивала с них снег и осматривала кору. Глазок у нее острый, бойкий - ни одной трещинки не пропустит. Зинька тюк острым носиком в трещинку, раздоллбит дырочку пошире - и тащит из-под коры какого-нибудь насекомыша-букарашку.
Много насекомышей набивается на зиму под кору - от холода. Зинька вытащит и съест. Так кормится. А сама примечает, что кругом.
Смотрит: лесная мышь из-под снега выскочила. Дрожит, вся взъерошилась.
- Ты чего? - Зинька спрашивает.
- Фу, напугалась! - говорит лесная мышь.
Отдышалась и рассказываает:
- Бегала я в куче хвыороста под снегом, да вдруг и провалилась в глубокую яму. А это, оказывается, медведицына берлога. Лежит в ней медведица, и два махоньких новорожденных медвежонка у нее. Хорошо, что они крепко спали, меня не заметили.
Полетела Зинька дальше в лес; дятла встретила, красношапочника. Подружилась с ним. Он своим крепким граненым носом большие куски коры ломает, жирных личинок достает. Синичке после него тоже кое-что перепадает.
Летает Зинька за дятлом, веселым колокольчиком звенит по лесу:
- Каждый день все светлей, все ввеселей, все веселей!
Вдруг зашипело вокруг, побежала по лесу поземка, загудел лес, и стало в нем темно, как вечером. Откуда ни возьмись, налетел ветер, деревья закачались, полетели сугробики с еловых лап, снег посыпал, завился началась пурга. Зинька присмирела, сжалась в комочек, а ветер так и рвет ее с ветки, перья ерошит и леденит под ними тельце.
Хорошо, что дятел пустил ее в свое запасное дупло, а то пропала бы синичка.
день и ночь бушевала пурга, а когда улеглась и Зинька выглянула из дупла, она не узнала леса, так он весь был залеплен снегом. Голодные волки промелькнули между деревьями, увязая по брюхо в рыхлом снегу. Внизу под деревьями валялись обломанные ветрром сучья, черные, с содранной корой.
Зинькьа слетела на один из них - поискать под корой насекомышей.
Вдруг из-под снега - зверь! Выпрыгнул и сел. Сам весь белый, уши с черными точками держит торчком. Сидит столбиком, глаза на Зиньку выпучил.
У Зиньки от страха и крылышки отнялись.
- Ты кто? - пискнула.
- Я беляк. Заяц я. А ты кто?
- Ах, заяц! - обрадовалась Зинька. - Тогда я тебя не боюсь. Я синичка.
Она хоть раньше зайцев в глаза не видала, но слышала, что они птиц не едят и сами всех боятся.
- Ты тут и живешь, на земле? - спросила Зинька.
- Тут и живу.
- Да ведь тебя тут совсем занесет снегом!
- А я и рад. Пурга все следы замела и меня занесла - вот волки рядом пробежали, а меня и не нашли.
Подружилась Зинька и с зайцем.
Так и прожила в лесу целый месяц, и все было: то снег, то пурга, а то и солнышко выглянет, - денек простоит погожий, но овсе равно холодно.
Прилетела к Старому Воробью, рассказала ему все, что приметила, он и говорит:
- Запоминай: вьюги да метели под февраль полетели. В феврале лютеют волки, а у медведицы в берлоге медвежатки родятся. Солнышко веселей светит и дольше, но морозы еще крепкие. А теперь лети в поле.

Март.
Полетела Зиньтка в поле.
Синичке ведь где хочешь жить можно: были бы хоть кустики, а уж на себя прокормит.
В поле, в кустах, жили серые куропатки - красивые такие полевые курочки с шоколадной подковкой на груди. Целая стая их тут жила, зерна из-под снега выкапывала.
- А где же тут спать? - спросила у них Зинька.
- А ты делай, как мы, - говорят куропатки. - Вот гляди.
поднялись все на крылья, разлетелись пошибче - да бух с разлету в снег!
Снег сыпучий, - обсыпался и прикрыл их. И сверху их никто не увидит, и тепло им там, на земле, под снегом.
"Ну нет, - думает Зинька, - синички так не умеют.; Поищу себе получше почлега".
Нашла в кустах кем-то брошенную плетеную корзиночку, забралась в нее, да и заснула там.
И хорошо, что так сделала.
день-то простоял солнечный. Снег наверху подтаял, рыхлый стал. А ночью мороз ударил.
Утром проснулась Зинька, ждет - где же куропатки? Нигде их не видно. А там, где они вечером в снег нырнули, наст блестит - ледяная корка.
Поняла Зинька, в какую беду попали куропатки: сидят теперь, как в тюрьме, под ледяной крышей и выйти не могут. Пропадут там под ней все до одной! Что тут делать? Да ведь синички - боевой народ.
Зинька слетела на наст - и давай долбить его крепким своим, острым носиком. И продолбила, - большую дырку сделала. И выпустила куропаток из тюрьмы. Вот уж они ее хвалили, благодарили!
Натаскали ей зерен, семечек разных:
- Живи с нами, никуда не улетай!
Она и жила. А солнце день ото дня ярче, день ото дня жарче. Тает, тает в поле снег. И уж так его мало осталось, что больше не ночевать в нем куропаткам: мелок стал. Перебрались куропатки в кустарник спать, под Зинькиной корзинкой.
И вот, наконец, в поле на пригорках показалпась земля. И как же все ей обрадовались!
Тут не прошло и трех дней - откуда ни возьмись, уж сидят на проталинах черные, с белыми носами грачи. Здравствуйте! С прибытием!
Ходят важные, тугим пером поблескивают, носами землю ковыряют: червяков да личинок из нее потаскивают. А скоро за ними и жаворонки и скворцы прилетели, песнями залились.
Зинька с радости звенит-зщахлебывается: - Зинь-зингь-на! Зинь-зинь-на! К нам весна! К нам весна! К нам воесна!
Так с этой песенкой и прилетела к Старому Воробью. И он ей сказал:
- Да. Это месяц март. Прилетели грачи, - значит, правда весна началась. Весна начинается в поле. Теперь лети на реку.

Апрель.
Полетела Зинька на реку.
Летит над полем, летит над лугом, слышит: всюду ручьи поют. Поют ручьи, бегут ручьи, - все к реке собираются.
Прилетела на реку, а река страшная: лед на ней посинел, у берегов вода выступает.
Видит Зинька: что ни день, то больше ручьев бежит к реке.
Проберется ручей по овражку незаметно под снегом и с берега - прыг в реку! И скоро многое множество ручьев, ручейков и ручьишек набилось в реку - под лед попряталисмь.
Тут прилетела тоненькая черно-белая птичка, бегает по берегу, длинным хвостиком покачивает, пищит:
- Пи-лик! Пи-лик!
- Ты что пищишь! - спрашивает Зинька. - Что хвостиком размахиваешь?
- Пи-лик! - отвечает тоненькая птичка. - Разве ты не знаешь, как меня зовут? Ледоломка. Вот сейчас раскачаю хвост, да как тресну им по льду, так лед и лопнет, и река пойдет.
- Ну да! - не поверила Зинька. - Хвастаешь.
- Ах так! - говорит тоненькая птичка. - Пи-лик!
И давай еще пуще хвостик раскачивать.
тут вдруг как бухнет где-зто вверху по реке, будто из пушки! Ледоломка порх - и с перепугу так крылышками замахала, что в одну минуту из глаз пропала.
И видит Зинька: треснул лед, как стекло. Это ручьи - все, что набежали в реку, - как понатужились, нажали снизу - лед и лопнул. Лопнул и распался на льдины, большие и малые.
Река пошла. пошла и пошла, - и уж никому ее не остановить. Закачались на ней льдины, поплыли, бегут, друг друга кружат, а тех, что сбоку, на берег выталкивают.
Тут сейчас же и всякая водяная птица налетела, точно где-то здесь, рядом, за углом ждала: утки, чайки, кулики-долгоножки. И, глядь, Ледоломка вернулась, по берегу ножонками семенит, хвостом качает.
Все пищат, кричат, веселятся. Кто рыбку ловит, ныряет за ней в воду, кто носом в тину тыкает, ищет там что-то, кто мушек над берегом ловит.
- Зинь-зинь-хо! Зинь-зинь-хо! Ледоход, ледоход! - запмела Зинька.
И полетела рассказать Старому Воробью, что видела на реке.
И старый Воробей сказал ей:
- Вот видишь: сперва весна приходит в поле, а потом на реку. Запомни: месяц, в который у нас реки освобождаются ото льда, называется апрель. А теперь лети-ка опять в лес: увидишь, что там будет.
И Зинька скорей полетела в лес.

Май.
В лесу еще было полно снегу. Он спрятался под кустами и деревьями, и солнцу трудно было достать его там. В поле давно уже зеленела посеянная с осени рожь, а лес все еще стоял голый.
Но уже было в нем весело, не то что зимой. Налетело много разных птиц, и все они порхали между деревьями, прыгали по земле и пели, - пели на ветвях, на макушках деревьев и в воздухе.
Солнце теперь вставало оченоь рано, ложилось поздно и так усердно светило всем на земле и так грело, что жить стало легко. Синичке больше не надо было заботиться о ночлеге: найдет свободное дупло - хорошо, не найдет - и так переночует где-нибудь на ветке или в чаще.
И вот раз вечерком ей показалось, будто лес в тумане. Легкий зеленоватый туман окутал все березы, осины, ольхи. А когда на следующий день над лесом поднялось солнце, на каждой березе, на всякой веточке показались точно маленькие зеленые пальчики: это стали распускаться листья.
Тут и начался лесной праздник.
Засвистал, защелкал в кустах соловей.
В каждой луже урчали и квакали лягушки.
Цвели деревья и ландыши. Майские жуки с гуденьем носились между ветвями. Бабочки порхали с цветка на цветок. Звонко куковала кукушка.
Друг Зиньки - дятел-красношапочник - и тот не тужил, что не умеет петь: отыщет сучок посуше и так лихо барабанит по нему носом, что по всему лесу слышна звонкая барабанная дробь.
А дикие голуби поднимались высоко над лесом и проделывали в воздухе головокружительные фокусы и мертвые летли. Каждый веселился на свой лад, кто как умел.
Зиньке все было любопытно. зинька всюду поспевала и радовалась вместе со всеми.
По утрам на заре слышала Зинька чьи-то громогласные крики, будто в трубы кто-то трубил где-то за лесом.
Полетела она в ту сторону и вот видит: болото, мох да мох, и сосенки на нем растут.
И ходят на боботе такие большие птицы, каких никогда еще Зинька не видела, - прямо с баранов ростом, и шеи у них долгие-долгие. Вдруг подняли они свои шеи, как трубы, да как затрубят, как загремят:
- Тррру-рру-у! Тррру-рру!
Совсем оглушили синичку.
Потом один растопырил крылья и пушистый свой хвост, поклонился до земли соседям да вдруг и пошел в пляс: засмеменил, засеменил ногами и пошел по кругу, все по кругу; то одну ногу выкинет, то другую, то поклонится, то подпрыгнет, то вприсядку пойдет - умора!
А другие на него смотрят, собрались кругом, крыльями враз хлопают.
Не у кого было зиньке спросить в лесу, что это за птицы-великаны, и полетела она в город к Старому Воробью.
И Старый Воробей сказал ей:
- Это журавли; птицы серьезные, почтенные, а сейчас видишь, что выделывают. Потому это, что пришел веселый месяц май, и лес оделся, и все цветы цветут, и все пташки поют. Солнце теперь всех обогрело и светлую всем радость дало.

Июнь.
Решила Зинька:
"Полечу-ка я нынче по всем местам: и в лес, и в поле, и на реку... Все осмотрю".
Первым делом наведалась к старому другу своему дятлу-красношапочнику. А он как увидел ее издали, так и закричал:
- Кик! Кик! Прочь, прочь! Тут мои владения!
Очень удивилась Зинька. И крепко на дятла обиделась: вот тебе и друг!
Вспомнила о полевых куропатках, серых, с шоколадной подковкой на груди. Прилетела к ним в поле, ищет куропаток - нет их на старом месте! А ведь целая стая была. Куда все подевались?
Летала-летала по полю, искала-искала, насилу одного петушка нашла: сидит во ржи, - а рожь уж высокая, - кричит:
- Чир-вик! Чир-вик!
Зинька - к нему. А он ей:
- Чир-вик! Чир-вик! Чичире! Пошла, пошла отсюда!
- Как так! - рассердилась синичка. - Давно ли я всех вас от смерти спасла - из ледяной тюрьмы выпустила, а теперь ты меня и близко к себе не пускаешь?
- Чир-вир! - смутился куропачий петушок. - Правда, от смерти спасла. Мы это все помним. А все-таки лети от меня подальше: теперь время другое, мне вот как драться хочется!
Хорошо, у птиц слез нет, а то, наверно, заплакала бы Зинька, уж так ей обидно, так горько стало!
Повернулась молча, полетела на реку.
Летит над кустами, вдруг из кустов - серый зверь!
Зинька так и шарахнулась в сторону.
- Не узнала? - смеется зверь. - А ведь мы с тобой старые друзья.
- А ты кто? - спрашивает Зинька.
- Заяц я. Беляк.
- Какой же ты беляк, когда ты серый? Я помню беляка: он весь белый, только на ушках черное.
- Это я зимой белый: чтобы на снегу меня видно не было. А летом я серый.
Ну и разхговорились. Ничего, с ним не ссорились.
А потом Старый Воробей и объяснил Зиньке,
- Это месяц июнь - начало лета. У всех нас, у птиц, в это время гнезда, а в гнездах - драгоценные яички и птенчики. К своим гнездам мы никого не подпускаем - ни врага, ни друга: и друг может нечаянно разбить яичко. У зверей - тоже детеныши, звери тоже никого к своей норе не подпустят. Один заяц без забот: растерял своих детишек по всему лесву, и думать о них забыл. Да ведь зайчаткам мать-зайчиха нужна только в первые дни: попьют они материнское молочко несколько дней, а потом сами травку зубрят. Теперь, - прибавил Старый Воробей, - солнце в самой силе, и самый длинный у него трудовой день. Теперь на земле все найдут, чем набить своим малышам животики.

Июль.
- С новогодней елки, - сказал Старый Воробей, - прошло уже шесть месяйцев, ровно полгода. Запомни, что второе полугодие начинается в самый разгар лета. А пошел теперь месяц июль. А это самый хороший месяц и для птенцов и для зверят, пиотому что кругом всего очень много: и солнечного света, и тепла, и разной вкусной еды.
- Спасибо, - сказала Зинька.
И полетела.
"Пора мне остепениться, - подумала она. - Дупел в влесу много. Займу, какое мне понравится свободное, и заживу в нем своим домком!"
Задумать-то задумала, да не так просто оказалось это сделать.
Все дупла в лесу заняты. во всех гнездах птенрцы. У кого еще крохотки, голенькие, у кого в пушку, а у кого и в перышках, да все равно желторотые, целый день пищат, есть просят.
Родители хлопочут, овзад-вперед летают, ловят мух, комаров, ловят бабочек, собирают гусениц-червячков, а сами не едят: все птенцам ностя. И ничего: не жалуются, еще песни поют.
Скучно Зиньке одной.
"Дай, - думает, - я помогу кому-нибудь птенчиков покормить. Мне спасибо скажут".
Нашал на ели бабочку, схватила в клюв, ищет, кому бы дать.
Слышит - на дубу пищат маленькие щеглята, там их гнездо на ветке.
Зинька скорей туда - и сунула бабочку одному щегленку в разинутый рот.
Щегленок глотнул, а бабочка не лезет: велика больно.
Глупый птенчик старается, давится - ничего не выходит.
И стал уже задыхаться. Зинька с испугу кричит, не знает, что делать.
Тут щеглиха прилетела. Сейчас - раз! - ухватила бебочку, вытащила у щегленка из горола и прочь бросила.
А Зиньке говорит:
- Марш отсюда! Ты чуть моего птенцика не погубила. Разве можно давать маленькому целую бабочку? Даже крылья ей не оторвала!
Зинька кинулась в чащу, там спряталась: и стыдно ей, и обидно.
Потом много дней по лесу летала, - нет, никто ее в компанию к себе не принимсает!
А что ни день, то больше в лес приходит ребят. Все с корзиночками, веселые; идут - песни поют, а потом разойдутся и ягоды собирают: и в рот и в корзиночки. Уже малина поспела.
Зинька все около них вертится, с ветки на ветку перелетает, и веселей синичке с ребятами, хоть она их языка не понимает, а они - ее.
И случилось раз: одна маленькая девочка забралась в малинник, идет тихонько, ягоды берет.
А Зинька над нею по деревьям порхает. И вдруг8 видит: большой страшный медвеоь в малиннике.
девочка как раз к нему подходит, - его не видит.
И он ее не видит: тоже ягоды собирает. Нагнет лапой куст - и себе в рот.
"Вот сейчас, - думает Зинька, - наткнется на него девочка страшилище это ее и съест! Спасти, спасти ее надо!"
И закричала с дерева по-своему, по-синичьему:
- Зинь-зинь-вень! Девочка, девочка! Тут медведь. Убегай!
Девочка и внимания на нее не обратила: ни слова не поняла.
А медведь-страшилище понял: разом поднялся на дыбы, оглядывается: где девочка?
"Ну, - решщила Зинька, - пропала маленькая!"
А медведь увидел девочку, опустился на все чтерые лапы - да как книется от нее наутек через кусты!
Вот удивилась Зинька:
"Хотела девочку от медведя спасти, а спасла медведя от девочки! Такое страшилище, а маленького человечка боится!"
С тех пор, встречая ребят в лесу, синичка пела им звонкую песенку:

Зинь-зань-ле! Зань-зинь-ле!
Кто пораньше встает,
Тот грибы себе берет,
А сонливый да ленивый
Идут после за крапивой.

Эта маленькая девочка, от которой убежал медведь, всегда приходила в лес первая и уходила из лесу с полной корзинкой.

Август.
- После июля, - сказал Старый Воробей, - идет август. Третий - и, заметь себе это, - последний месяц лета.
- Август, - повторила Зинька.
И принялась думать, что ей в этом месяце делать.
Ну, да ведь она была синичка, а синички долго на одном месте усидеть не могут. Им бы все порхать да скакать, по веткам лазать то вверх, то вниз головой.
Много так не надумаешь.
Пожила немножко в городе - скучно. И сама не заметила, как опять очутилась в лесу.
Очутилась в лесу и удивляется: что там со всеми птицами сделалось?
Только что все гнали ее, близко к себе и к своим птенцам не подпускали, а теперь только и слышит: "Зинька, лети к нам!", "Зинька, сюда!", "Зинька, полетай с нами!", "Зинька, Зинька, Зинька!".
Смотрит - все гнезда пустые, все дупла свободные, все птенцы выросли и летать научились. Дети и родители все вместе живут, так выводками и летают, а уж на месте никто не видит, и гнезда им больше не нужны. И гостье все рады: веселей в компании-то кочевать.
Зинька то к одним пристанет, то к другим; один день с хохлатыми синичками проведет, другой - с гаечками-пухлячками. Беззаботно живет: тепло, светло, еды сколько хочешь.
И вот удивилась Зинька, когда белку встретила и разговарилась с ней.
Смотрит - белка с дерева на землю спустилась и что-то ищет там в траве. Нашла гриб, схватила его в зубы - и марш с ним назад на дерево. Нашла там сучочек острый, ткнула на него гриб, а есть не есть его: поскакала дальше. И опять на землю - грибы искать.
Зинька подлетела к ней и спрашивает:
- Что ты, белочка, делаешь? Зачем не ешь грибы, а на сучки их накалываешь?
- Как зачем? - отвечает белка. - Впрок собираю, сушу в запас. Зима придет - пропадешь без запаса.
Стала тут Зинька примечать: не только белки - многие зверюшки запасы себе собирабт. Мышки, пллевки, хомяки с поля зерна за щеками таскают в свои норки, набивают там свои кладовочки. Начала и Зинька кое-что припрятывать на черный день; найдет вквсные семечки, поклюет их, а что лишнее - сунет куда-нибудь в кору, в щелочку.
Солвоей это увидел и смеется:
- Ты что же, синичка, на всю долгую зиму хочешь запасы сделать? Этак тебе тоже нору копать впору.
Зинька смутилась.
- А ты как же, - спрашивает, - зимой думаешь?
- Фьють! - свистнул соловей. - Придет осень, - я отсюда учлечу. Далеко-далеко улечу, туда, где и зимой тепло и розы цветут. Там сытно, как здесь летом.
- Да ведь ты соловей, - говорит Зинька, - тебе что: сегодня здесь спел, а завтра - там. А я синичка. Я где родилась, там всю жизнь и проживу.
А про себя подумала:
"Пора, пора мне о своем домке подумать! Вот уж и люди в поле вышли убирают хлеб, увозят с поля. Кончается лето, кончается..."

Сентябрь.
- А теперь какой месяц будет? - спросила Зинька у Старого Воробья.
- Теперь будет сентябрь, - сказал Старый Воробей. - Первый месяц осени.
И правда: уже не так стало жечь солнце, дни стали заметно короче, ночи - длиннее, и все чаще стали лить дожди.
Первым делом осень пришла в поле. Зинька видела, как день за днем люди свозили хлеб с поля в деревню, из деревни - в город. Скоро совсем опустело поле, и ветер гулял в нем на просторе. Потом раз вечером ветер улегся, тучи разошлись с неба. Утром Зинька не узнала поля: восе оно было в серебре, и тонкие-тонкие серебряные ничточки плыли над ним по воздуху. Одна такая ниточка, с крошечным шариком на конце, опустилась на куст рядом с Зинькой. Шарик оказался паучком, и синичка, недолго думая, клюнула его и проглотила. Очень вкусно! Только нос весь в паутине.
А серебряные нити-паутинки тихонько плыли над полем, опускались на жнитво, на кусты, на лес: молодые паучки рассеялись так по всей земле. Покинув свою летательную паутинку, паучки отыскивали себе щелочку в коре или норку в земле и прятались в нее до весны.
В лесу уже начал желтеть, краснеть, буреть лист. Уже птичьи семьи-выводки собирались в стайки, стайки - в стаи. Кочевали все шире по лесу: готовились в отлет.
То и дело откуда-то неожиданно появлялись стаи совсем незнакомых Зиньке птиц - долгоногих пестрых куликов, невиданных уток. Они останавливались на речке, на болотах; день покормятся, отдохнут, а ночью летят дальше - в ту сторону, где солнце бывает в полдень. Это пролетали с дадекого севсера стаи болотных и водяных птиц.
Раз Зинька повстречала в кустах среди поля всеелую стайку таких же, как она сама, синиц: белощекие, с желтой грудкой и длинным черным галстуком до самого хвостика. Стайка перелетела полем из леска в лесок.
не успела Зинька познакомиться с ними, как из-под кустов с шумом и криком взлетел большой выводок полевых куропаток. Раздался короткий страшный гром - и синичка, сидевшая рядом с Зинькой, не пискнув, свалилась на землю. А дальше две куропатки, перевернувшись в воздухе через голову, замертво ударились о землю.
Зинька до того перепугалась, что осталась сидеть, где сидела, ни жива ни мертва.
Когда она пришла в себя, около нее никого не было - ни куропаток, ни синиц.
Подошел бородатый человек с ружьем, поднял двух убитых куропаток и громко крикнул:
- Ау! Манюня!
С опушки леса ответил ему тоненький голосок, и скоро к бородатому подбежала маленькая девочка. Зинька узнала ее: та самая, что напугала в малиннике медведя. Сейчас у нее была в рук\ах полная корзинка грибов.
Пробегая мимо куста, она увидела на земле упавшую с ветки синичку, остановилась, наклонилась, взяла ее в руки. Зинька сидела в кусту не шевелясь.
девочка что-то сказала отцу, отец дал ей фляжку, и Манюня спрыснула из нее водой синичку. Синичка открыла глаза, вдруг вспорхнула - и забилась в куст рядом с Зинькой.
Манюня весело засмеялась и вприпрыжку побежала за уходившим отцом.

Октябрь.
- Скорей, скорей! - торопила Зинька Старого Воробья. - Скажи мне, какой наступает месяц, и я полечу назад в лес: там у меня больной товарищ.
И она рассказала Старому Воробью, как бьородатый охотник сшиб с ветки сидевшую рядом с ней синичку, а девочка Манюня спрыснула водой и оживила ее.
Узнав, что новый месяц, второй месяц осени, называется октябрь, Зинька живо вернулась в лес.
Ее товарища звали Зинзивер. После удара дробинкой крылышки и лапки еще плохо повиновались ему. Он с трудом долетел до опушки. Тут Зинька отыскала ему хорошенькое дуплишко и стала таскать туда для него червячков-гусениц, как для маленького. А он был совсем не маленький: ему было уже два года, и, значит, он был на целый год старше Зиньки.
Через несколько дней он совсем поправился. Стайка, с которой он летал, куда-то исчезла, и Зинзивер остался жить с Зинькой. Они очень подружились.
А осень пришла уже и в лес. Сперва, когда все листья раскрасились в яркие цвета, он был очень красив. Потом подули сердитые ветры. Они сдирали желтые, красные, бурые листья с веток, носили их по воздуху и швыряли на землю.
Скоро лес поредел, ветки обнажились, а земля под ними покрылась разноцветными листьями. Прилетели с далекого севера, из тундр, последние стаи болотных птиц. Теперь каждый день прибывали новые гости из северных лесов: там уже начиналась зима.
Не все и в октябре дули сердитые ветры, не все лили дожди: выдавались и погожие, сухие и ясные дни. Нежаркое солнышко светило приветливо, прощаясь с засыпающим лесом. Потемневшие на земле листья тогда высыхали, становились жесткими и хрупкими. Еще кое-где из-под них выглядывали грибы - грузди, маслята.
Но хорошую девочку Манюню Зинька и Зинзивер больше уж не встречали в лесу.
Синички любили спускаться на землю, прыгать по листьям - искать улиток на грибах. Раз они подскочили так к маленькому грибу, который рос между корнями белого березового пня. Вдруг по другую сторону пня выскочил серый, с белыми пятнами зверь.
Зинька пустилась было наутек, а Зинзивер рассердился и крикнул:
- Пинь-пинь-черр! Ты кто такой?
Он был очень храбрый и улетал от врага, только когда враг на него кидался.
- Фу! - сказал серый пятнистый зверь, кося глазами и весь дрожа. Как вы с Зинькой меня напугали! Нельзя же так топать по сухим, хрустким листьям! Я думал, что лиса бежит или волк. Я же заяц, беляк я.
- Неправда! - крикнула ему с дерева Зинька. - Беляк летом серый, зимой белый, я знаю. А ты какой-то полубелый.
- Так ведь сейчас ни лето, ни зима. ОИ я ни серый, ни белый. - И заяц захныкал: - Вот сижу у березового пенька, дрожу, шевельнуться боюсь. Снегу еще нет, а у меня уже клочья белой шерсти лезут. Земля черная. Побегу по ней днем - сейчас меня все увидят. И так ужасно хрустят сухие листья! Как тихонько ни крадись, прямо гром из-под ног.
- Видишь, какой он трус, - сказал Зинзивер Зиньке. - А ты его писпугалась. Он нам не враг.

Ноябрь.
Враг - и старшный враг - появился в лесу в следующем месяце. Старый Воробей назвал этот месяц ноябрем и соказал, что это третий и последний месяц осени.
Враг был очень страшный, потому что он был невидимка. В лесу стали пропадать и маленькие птички и большие, и мыши, и зайцы. Только зазевается зверек, только отстанет от стаи птица - все равно ночью, днем ли, - глядь, их уж и в живых нет.
Никто не знал, кто этот таинственный разбойник:, зверь ли, птица или человек? Но все боялись его, и у всех лесных взерей и птиц только и было разговору, что о нем. Все ждали первого снега, чтобы по следам около растерзанной жертвы опознать убийцу.
Первый снег выпал однажды вечером. А на утро следующего дня в лесу не досчитались одного зайчонка.
Нашли его лапку. Тут же, на подтаявшем уже снегу, были следы больших, страшных когтей. Это могли быть когти зверя, могли быть когти и крупной хищной птицы. А больше ничего не оставил убийца: ни пера, ни шерстинки своей.
- Я боюсь, - сказала Зинька Зинзиверу. - Ох, как я боюсь! Давай улетим скорей из лесу, от этого ужасного разбойника-невидимки.
Они полетели на реку. Там были старые дуплистые ивы-ракиты, где они могли найти себе приют.
- Знаешь, - говорила Зинька, - тут место открытое. Если и сюда придет страшный разбойник, он тут не может подкрасться так незаметно, как в темном лесу. Мы его увидим издали и спрячемся от него.
И они поселились за речкой.
Осень пришла уже и на реку. Ивы-ракиты облетели, трава побурела и поникла. Снег выпадал и таял. Речка еще бежала, но по утрам на ней был ледок. И с каждым морозцем он рос. не было по берегам и куликов. Оставались еще только утки. Они крякали, что осттанутся тут на всю зиму, если река вся не покроется льдом. А снег падал и падал - и больше уж не таял.
Только было синички зажили спокойно, вдруг опять тревога:, ночью неизвестно куда исчезла утка, спавшая на том берегу, - на краю своей стаи.
- Это он, - говорила, дрожа, Зинька. - Это невидимка. Он всюду: и в лесу, и в поле, и здесь, на реке.
- Невидимок не бывает, - говорил Зинзивер. - Я выслежу его, вот постой!
И он целыми днями вертелся среди голых веток на верхушках старых ив-ракит: высматривал с вышки таинственного врага. Но так ничего и не заметил подозрительного.
И вот вдруг - в последний день месяца - стала река. Лед разом покрыл ее - и больше уж не растаял.
Утки улетели еще ночью.
Тут Зиньке удалось наконец уговорить Зинзивера покинуть речку: ведь теперь враг мог легко перейти к ним по льду. И все равно Зиньке надо было в город: узнать у Старого Воробья, как называется новый месяц.

Декабрь.
Полетели синички в город.
И никто, даже Старый Воробей, не мог им объяснить, кто этот невидимый страшный разбойник, от которого нет спасенья ни днем, ни чночью, ни большим, ни маленьким.
- Но успокойтесь, - сказал Старый Воробей. - Здесь, в городе, никакой невидимка не страшен: если даже он посмеет явиться сюда, люди сейчас же застрелят его. Оставайтесь жить с нами в городе. Вот уже начался месяц декабрь - хвостик года. Пришла зима. И в поле, и на речке, и в лесу теперь голодно и страшно. А у людей всегда найдется для нас, мелких пташек, и приют и еда.
Конечно, Зинька с радостью согласилась поселиться в городе и уговорила Зинзивера. Сперва он, правда, не соглашался, хорохорился, кричал:
- Пинь-пинь-черр! Никого не боюсь! Разыщу невидимку!
Но Зинька ему сказала:
- Не в том дело, а вот в чем: скоро будет Новый год. Солнышко опять начнет выглядывать, все будут радоваться ему. А спеть ему первую весеннюю песенку тут, в городе, никто не сможет: воробьи умеют только чирикать, вороны только каркают, а галки - галдят. В прошлом году первую весеннюю песенку солнцу спела тут я. А теперь ее должен спеть ты.
Зинзивер как крикнет:
- Пинь-пинь-черр! Ты права. Это я могу. Голос у меня сильный, звонкий, - на весь нгород хватит. Остаемся тут!
Стали они искать себе помещение. Но это оказалось очень трудно.
В городе не то что в лесу: тут и зимой все дупла, скворешни, гнезда, даже щели за окнами и под крышами заняты. В том воробьином гнездышке за оконницей, где встретила елку Зинька в прошлом году, теперь жило целое семейство молодых воробьев.
Но и тут Зиньке помог Старый Воробей. Он сказал ей:
- Слетайте-ка вон в тот домик, вон - с красной крышей и садиком. Там я видел девочку, которая все что-то ковыряла долотом в полене. Уж не готовит ли она вам - синичкам - хорошенькую дуплянку?
Зинька и Зинзивер сейчас же полетели к домику с красной крышей. И кого же они первым делом увидели в саду, на дереве? Того страшного бородатого охотника, который чуть насмерть не застрелил Зинзивера.
Охотник одной рукой прижимал дуплянку к дереву, а в другой держал молоток и гвозди. Он наклонился вниз и крикнул:
- Так, что ли?
И снизу, с земли, ему ответила тоненьким голоском Манюня:
- Так, хорошо!
И бородатый охотник большими гвоздями крепко прибил дуплянку к стволу, а потом слез с дерева.
Зинька и Зинзивер сейчас же заглянули в дуплянку и решили, что лучшей квартиры они никогда и не видели: Манюня выдолбила в полене уютное угубокое дуплишко и даже положила в него мягкого, теплого пера, пуха и шерсти.
Месяц пролетел незаметно; никто не беспокоил тут синичек, а Манюня каждое утро приносила им еду на столик, нарочно приделанный к ветке.
А под самый Новый год случилось еще одно - последнее в этом году важное событие: Манюнин отец, который иногда уезжал за город на охоту, привез нревиданную птицу, посмотреть на которую сбежались все соседи.
то была большущая белоснежная всова, - до того белоснежная, что когда охотник бросил ее на снег, сову только с большим трудом можно было разглядеть.
- Это злая зимняя гостья у нас, - объяснял отец Манюне и соседям: полярная сова. Она одинаково хорошо видит и днем и ночью. И от ее когтей нет спасенья ни мыши, ни куропатке, ни зайцу на земле, ни белке на дереве. Летает она совсем бесшумно, а как ее трудно заметить, когда кругом снег, сами видите.
Конечно, ни Зинька, ни Зинзивер ни слова не поняли из объхяснения бородатого охотника. Но оба они отлично поняли, кого убил охотник. И Зинзивер так громко крикнул: "Пинь-пинь-черр! Невидимка!" - что сейчас же со всех крыш и дворов слетелись все городские воробьи, вороны, галки посмотреть на чудовище.
А вечером у Манюни была елка, дети кричали и топали, но синички нисколько на них за это не сердились. Теперь они знали, что с елкой, украшенной огнями, снегом и игрушками, приходит Новый год, а с Новым годом возвращается к нам солнце и приносит много норвых радостей.

Весна

Первая телеграмма из лесу.
Прилетели стаи грачей. Весна началась. Тяжелая, темная туча, закрывавшая все небо, ушла. По синему небу поплыли кучевые облака, похожие на большие сугробы снега. Родились первые зверята. У лосей и козуль отрастают новые рога. В лесу запели чижи, синицы и корольки. Скоро прилетят скворцы и жаворонки. Обнаружена берлога медведя под корнями вывороченной ели. Струйки тающего снега тайно собираются подо льдом. В лесу капель: тапет снег на деревьях. По ночам морозы заново куют лед.

Лесные происшествия.
Первое яйцо.
Самка ворона первою из всех птиц снесла яйцо. Ее гнездо - на высокой ели, густо засыпанной снегом. Чтобы яйцо не застыло и птенчик в нем не замерз, ворониха не оставляет гнезда. Пищу ей приносит ворон.

Сосунки в снегу.
В поле еще снег, а у зайчих уж родятся зайчата.
Зайчата родятся зрячими, в теплых шубках. Сразу, как появятся на свет, они уже умеют бегать. Наевшись досыта материнского молока, они разбегаются и прячутся под кустами, кочками. Лежат смирнехонько, - не пищат, не балуются, хоть мать и убежала куда-то.
Проходит день, другой, третий. Зайчиха по всем полям скачет, давно уже про них и забыла. А зайчатки все лежат. Бегать им нельзя: ястреб заметит или нападет на след лиса.
Вот, наконец, бежит мимо зайчиха. Нет, не мамаша - тетка какая-то чужая. Зайчата к ней: накорми нас! Ну что ж, пожалуйста, кушайте! Накормила - и дальше.
И опять зайчата под кустиками лежат. А мамаша их где-то чужих зайчат кормит.
Так уж повелось у зайчих: всех зайчат общими считать. Где бы ни повстречала зайчиха зайчат, она их накормит. Все равно, свои они ей или чужие.
Думаете, плохо зайчатам беспризорниками жить? Ничуть! Им тепло: шубка у них. А молоко у зайчих такое сладкое, густое, что зайчонок раз насосется, - потом несколько дней сыт.
А на восьмой-девятый день зайчата начнут травку зубрить.

Весенняя хитрость.
В лесу хищники нападают на мирных животных. Где увидят, так и хватают.
Зимой на белом снегу не так-то скоро увидишь зайца-беляка и белую куропатку. А сейчас снег тает, во многих местах уже показалась земля.
Волки, лисицы, ястреба, совы, даже маленькие хищные горностаи и ласки издали замечают белую шерстку и белые перья на черных проталинах.
И вот беляки и белые куропатки пустились на хитрость: они линяют и перекрашиваются.
Беляк стал весь серенький; у куропатки выпало много белых перьев, а на их месте отросли бурого и ржавого цвета новые перья с черными полосами.
Теперь беляка и куропатку не так-то просто замеить: они замаскированы.
Некоторым из нападающих тоже пришлось прибегнуть к маскировке. Ласка была вся белая зимой, горностай тоже, только кончик хвоста у него был черный. И оим обоим удобно было подкрадываться к мирным животным по снегу: белым по белому.
А сейчас они перелиняли и стали серыми. Ласка вся черая, а у горностая кончик хвоста как был, так и остался черным.
Но ведь черное пятнышко на одежде не вредит ни зимой, ни летом; ведь и на снегу оесть черные пятна - сорнинки да сцчочки, а на земле и в траве их сколько хочешь.

Зимние гости собираются в путь.
На проезжих дорогах по всей нашей области замечены стайки маленьких белых птиц, похожих на овсякнок. Это наши зимние гости - снежные подорожники-пуночки.
Родина их в тундре, на островах и берегах Северного Ледовитого океана.
Там не скоро еще оттает земля.

Обвалы.
В лесу начались страшные обвалы.
Белка спала в своем теплом гнезде на ветке большой ели.
Вдруг тяжелый ком снега обрушился с вершины дерева прямо на крышу гнезда. Белка выскочила, а ее беспомощные новорожденные бельчата остались в гнезде.
Белка сейчас же принялась раскапывать снег. К счастью, оказалось, что снег только придавил крышу гнезда, сделанную из толстых прутьев. Круглое внутреннее гнездо из теплого мягкого моха осталось цело.
Бельчата даже не проснулись в нем. Они совсем еще маленькие - с крысенят, голые, слепые и глупые.

Сырые квартиры.
Снег тает и тает. Жителям лесных подвалов плохо приходится: кроты, землеройки, мыши, пллевки, лисы и другие зверьтки и звери, живущие в норах под землею, уже сейчас страдают от сырости. Что же будет с ними, когда весь снег превратится в воду!

Городские новости.

Концерты на крышах.
По ночам на крышах происходят кошачьи концерты. Кошкам они очень нравятся. Концерты кончаются отчаянной потасовкой между певцами.

По чердакам.
Обойдите дома центрального района города, и вы познакомитесь с условиями жизни населения чердаков.
Птицы, занимающие здесь углы, оказывается, очень довольны своим жильем. Кому холодно, тот жмется к печным трубам и пользуется даровым отоплением. Голубки уже сидят на яйцах, воробьи и галки по всемоу городу собирают соломинки для гнезд, пух и перья для своих мягких перин.
Жалуются птицы только на кошек и мальчишек, которые разоряют их гнезда.

Сонные мухи.
На улице появились большие зеленовато-синие с металлическим отливом мухи. Вид у них сонный, как осенью. Они еще не летают, а только еле ползают по стенам домов, качаясь на токих ножках.
Целый день мухи греются на солнце, а ночью опять заползают в щели и скважины стен и заборов.

Мухи, берегитесь бродяг!
На улицах Ленинграда появились пауки-бродяги.
Волка, говорят, ноги кормят. Этих пауков - тоже. Они не плетут хитрых тенет, как пауки-крестовики, а нападают на мух и других насекомых, бросаясь на них прыжками из засады.

Веснянки.
Из воды через трещины речного льда вылезают неуклюжие серые личинки. Они карабкаются на набережную, освобождаются от своих шкурок-чехликов и превращаются в крылатых, стройных насекомых - ни мух, ни бабочек веснянок.
Длиннокрылые, лгкие, они еще не могут леоать: слабы. Им нужно солнце.
Они пешком переходят мостовую. Их давят прохожие, давят копытами лошали, давят колесами автомобили. Их проворно клюют воробьи. А они все идут да идут - их тысячи, тысячи, тысячи.
И те, кому удалось перейти улицу, взбираются на стены домов - за солнцем.

Готовьте квартиры.
Кто хочет, чтобы в саду у него поселился скворец, пусть скорее готовит емоу квартиру. Квартира должна быть чистая и с такой маленькой дверью, чтобы скворец мог в нее пролезть, а кошка не могла.
А чтобы кошка и лапой немогла дотянуться до скворца, к двери с внутренней стороны прибивают ребром деревянный треугольник.

Комарики пляшут.
В солнечные теплые дни уже пляшут в воздухе комарики.
Не бойся их: эти не кусачие, это комары-толкуны.
Легкой стайкой, столбиком держатся в воздухе, толкутся, кружатся.
И там, где их много, - воздух в крапинках, как в веснушках.

Трубные звуки с неба.
Жители Ленингроада поражены раздающимися с неба трубными звуками. Звуки слышны совсем ясно на утренних зорях, пока городж еще не проснулся и грохота на улицах нет.
Те, у кого галаза хорошие, приглядевшись, замечают под самыми облаками стаи больших белых птиц с длинными прямыми шеями.
Это тянут дикие лебеди - клиуны.
Каждую весну они пролетают над нащим городом и кричат звонкими трубными голосами: "Крру-рру! Крру-рруу!" - но мы редко слышим их в шуме и грохоте уличной сутолоки.
Сейчас лебеди спешат на гнездовья на Кольский полуостров, под Архангельск, к берегам Северной Двины.

Осень

Первая телеграмма из лесу.
Исчезли все певчие птицы в ярких и пестрых нарядах. Как они отправлялись в путь, мы не видели, потому что они отлетают ночью.
Многие птицы предпочитают утешествовать по ночам: так безопасней. в темноте их не трогают сокола, ястреба и другие хищники, которые выбрались из лесов и ждут их на пути. А дорогу на юг перелетные птицы найдут и в темную ночь.
На Великом Морском пути показались стаи водяных птиц: уток, нырков, гусей, куликов. Крылатые путники делают остановки на тех же местах, что и весной.
Желтеет листва в лесу. Зайчиха принесла еще шестерых зайчат. Это последние в нынешнем году зайчата - листопадники.
На тинистых берегах заливов кто-то по ночам ставит крестики. Крестиками и точечками усеяна вся тина. Мы сделали себе шалашку на берегу заливчика и хотим посмотреть, кто это шалит.

Лесные происшествия.

Прощальная песенка.
Уж сильно поредела на березах листва. Сиротливо качается на голой ветке давно покинутый хозяевами домик - скворешня.
Вдруг - что такое? - подлетели два скворца. Самочка скользнула в скворешню, деловито копошится в ней. Самец сел на веточку, посидел, поглядел по сторонам... и запел! Но тихонько запел, будто про себя.
Вот кончил. Самочка вылетела из скворешни, - скорей назад, к стае. И он за ней. Пора, пора: не сегодня завтра - в путь далекий.
Простились с домиком, где летом вывели ребят.
Они его не забудут, и весной опять поселятся в нем.

Путешествие вплавь.
В лугах никнет к земле умирающая трава.
Уже ушел в свое далекое путешествие знаменитый скороход коростель-дергач.
На Великом Морском пути показались нырцы и гагары. Они ныряют и ловят рыбу под водой.
На крылья они подимаются редко. Плывут и плывут. Вплавь перебираются через озера и заливы.
Им не надо даже приподниматься над водой, чтобы с размаху погрузить свое тело в воду, как это делают утки. Их тело так устроено, что стоит только им опустить голову и сильно гребнуть перепончатыми ногами-веслами, как они уже уходят вглубь. Под водой гагары и нырцы чувствуют себя как дома. Ни один крылатый хищник не станет их там прелсдеовать. Плавают они с таокй быстротой, что догоняют даже рыб. А летают гораздо хуже быстрокрылых хищных птиц.
Зачем же им подвергать себя опасности и подниматься на крылья? Они совершают свое далекое путешествие вплавь, где только комжно.

Путём-дорогою.
Каждый день, каждую ночь отправляются в путь крылатые сттранники. летят не спеша, потихоньку, с долгими остановками - не то что весной. Видно, не хочется им расставаться с родиной.
Порядок перелета обратный: теперь первыми летят яркие, пестрые птицы, последними трогаются те, что прилетали весной первыми, зяблики, жаворонки, чайки. У многих птиц вперед летят молодые; у зябликов - самки раньше самцов. Кто посильней и выносливей, дольше задерживается.
Большинство летит прямо на юг - во Францию, Италию, Испанию, на Средиземное море, в Африку. некоторые - на восток; через Урал, через Сибирь в Индию. Тысячи километров мелькают внизу.

Готовятся к зиме.
Мороз не велик, а зевать не велит: как грянет - разом землю и воду скует дльдом. Где тогда еды себе достанешь? Куда спрячешься?
В лесу каждый готовится к зиме по-своему.
Кому положено, улетел от голода и холода на крыльях. Кто остался, торопится набить свои кладовые, заготовляет запасы пищи впрок. Особенно усердно таскают ее короткохвостые мышки-полевки. Многие из них вырыли себе зимние норы прямо в стогах и под хлебными скирдами и каждую ночь воруют зерно.
К норе ведут пять или шесть дорожек, каждая дорожка - в свой вход. Под землей - спальня и несколько кладовых.
Зимой полевки собираются спать только в самые сильные морозы. Поэтому они делают большие запасы хлеба. В некоторых норах собрано уже по четыре-пять килограммов отборного зерна.
Маленькие грызуны обворовывают хлебные поля. Надо оберегать от них урожай.

Запасы овощей.
Короткоухая водяная крыса летом жила на даче, у самой речки. Там у нее была одна жилая комната под землей. Ход из комнаты вел косо вниз прямо в воду.
Теперь водяная крыса устроила себе хорошую, теплую зимнюю квартиру далеко от воды, на кочковатом лугу. В квартиру ведут подземные ходы-переходы по сто шагов вдлиной и больше.
Спальня выстлана мягкой, теплой травой и помещается под самой большой кочкой.
Кладовая соединена со спальней особыми ходами.
В кладовой сложены в строгом порядке - по сортам - похищенные и перетащенные крысой с полей и огородов хлебные зерна, горох, луковицы, бобы и картофель.

Белкина сушильня.
Белка отвела под кладовую одно из своих круглых гнезд на деревьях. Там у нее сложены лесные орешки и шишки.
Кроме того, белка собрала грибы - маслята и березовики. Их она насадила на обломанные сучочки сосен и сушит впрок. Зимой она будет бродить по ветвям и подкрепляться сушеными грибами.

Живые кладовые.
Удивительную кладовую нашла для своей личинки оса-наездник. У нее быстрые крылья, зоркие глаза под загнутыми кверху усиками. Очень тонкая талия отделяет ее грудь от брюшка, а на конце брюшка - длинное, прямое и тонкое, как игла, жало. Летом оса-наездник отыскала большую толстую гусеницу бабочки, напала на нее, оседлала и вонзила в ее кожу острое жало. Жалом она просверлила в теле гусеницы дырочку и в эту дырочку опустила свое яичко.
Оса улетела, а гусеница скоро оправилась от страха. Опять стала она есть листья и, когда подошла осень, выткала себе кокон и окуклилась. Вот туто-то, в куколке, и вышла из яичка личинка осы-наездника. Ей тепло, спокойно внутри крепкого кокона и пищи хватит на целый год.
Когда опять придет лето, кокон гусеницы откроется, но вылетит из него не бабочка, а поджарая, жесткотелая, черно-желто-красная оса-наездник. Это наш друг. Ведь она-то и уничтожает этих вредных гусениц.

Опять лето?
То вхолод, ветер ледяной, то вдруг солнышко выглянет, и станут дни теплые, тихие. И тогда кажется: неожиданно лето вернулось.
Из-под травы цветы выглянули, желтые одуванчики, первоцветы. В воздухе порхают бабочки, комары-толкуны кружатся легкими столбиками. Выскочит откуда-то птичка-малышка, крошечный бойкий подкоренник, дрыгнет хвостиком и запоет - да так задорно, так звонко!
А с высокой ели тихонько и грустно - точно капельки падают в воду жалостно прозвенит нежная песенка запоздалой пеночки-теньковки: "Те-тень-ка! Те-тень-ка!"
И забудешь, что зима скоро.

Городские новости.

Дерзкий налёт.
В Ленинграде, на Исаакиевской площади, среди бела дня, на глазах у прохожих совершен дерзкий налет.
С площади поднялась стая гллубей. В это время с купола Исаакиевского собора сорвался крупный сокол-сапсан и ударил по крайнему голубю. Пух закружился в воздухе.
Прохожие видели, как перепуганная стая метнулась под крышу большого дома, а сапсан, держа в когтях убитую жертву, тяжело поднялся на купол собора.
Пролетный путь больших соколов проходит на нашим городом.
Крылатые зищники любят устраивать свои гнезда на куполах и колокольнях: отсюда им удобно высматривать добычу.

Ночная тревога.
Почти каждую ночь на окраинах города - тревога.
Заслышав шум на дворе, люди соскакивают с крователей, высовывают головы в окна. Что такое, что случилось?
Внизу, во дворе, громко хлопают крыльями птицы, гогочут гуси, кричат утки. Уж не напал ли на них хорек, не пробралась ли во двор лисица?
Но какие же лисы и хорьки в каменном городе, за чугунными воротами домов?
Хозяева осматривают двор, осматривают птичники. Все в порядке. Никого нет, никто не мог пробраться за крепкие замки и засовы. Просто, верно, дурной сон прислинсля птицам. Вот они уже и успокоаиваются.
Люди ложатся в постели, засыпают спокойно.
А через час - опять гогот и кряканье. Переполох, тревога. Что такое? Что там опять?
Открой окно, притаись и слушай. В черном небе мерцают золотые искры звезд. Все тихо.
Но вот словно чья-то неуловимая тень скользит вверху, по очериди затмевая золотые небесные огоньки. Слышится легкий прерывистый свист. Неясные голоса звучат с высокого ночного неба.
Мгновенно просыопаются дворовые утки и гуси. давно, казалось, забывшие волю, птицы в смутном порыве бьют крыльями по воздуху. Они приподнимаются на лапках, вытягивают шеи, кричат, кричат горестно и тоскливо. С высокого черного неба им отвечают призывом вольные, дикие сестры. Над каменными домами, над железными крышами тянут стая за стаей крылатые странники. Свистят утиные крылья. Звенит гортанная перекличка диких гусей и казарок:
- Го! го! го! В дорогу, в дорогу!
- От холода и голода! В дорогу, в дорогу!
Замирает вдали звонкий гогот перелетных, а в глубине каменного двора мечутся давно отвыкшие от полета домашние гуси и утки.

80 тысяч деревьев и кустов.
Юные садоводы-любители активно участвуют в "Неделе сада".
За последние дни плодово-ягодная станция распределила по городу 5000 саженцев яблони, смородины, крыжовника и различных декоративных растений. В садах, парках, скверах, на площадях и улицах Ленинграда идет осенняя посадка деревьев и кустов. Город озеленяется кленами, дубами, березой, кустами сирени и жимолости. Осенью высажено юннатами свыше 80 тысяч деревьев и кустов.

Прячутся...
Холодно становится, холодно!
Прошло красное лето...
Стынет кровь, вялыми становятся движения: одолевает дремота.,
Хвостатый тритон все лето прожил в пруду, ни разу не вылезал из него. Теперь вскарабкался наберег, побрел в лес. Нашел гнилой пень, скользнул под кору, свернулся там в клубочек.
Лягушки, наоборот, скачут с берега в пруд. Ныряют на дно, забиваются поглубже в тину, в ил. Змеи, ящерицы прячутся под корни, зарываются в теплый мох. Рыбы стаями громоздятся в омутах, в глубоких подводных ямах.
Забравлись в щелочки, скважинки коры, в трещины стен и заборов бабочки, мухзи, комары, жуки. Муравьи закупорили все ворота, все входы-выходы своего высокого стовратого города. Забрались в самую глубину его, жмутся там в кучи, потесней, - застывают так.
Голодно становится, голодно!
Холод не так страшен тем животным, у которых кровь горячая, - зверям, птицам. Лишь бы пища была: поел - словно печечку в себе затопил. Но с холодом приходит и голод.
Скрылись бабочки, мухи, комары, - и нечего стало есть летучим мышам. Они прячутся в дупла, в пещеры, в расселины скал, под крышу на чердаках. Повисают там вниз головой, прицепившись за что-нибудь коготками задних лапок. Запахиваются, как плащом, своими крыльями, - засыпают.
Скрылись лягушки, жабы, ящерицы, змеи, улитки. Спрятался еж в свое травяное гнездо под корнями. Барсук реже выходит из норы.

Без пропеллера.
В эти дни над городом летают странные маленьткие аэропланы.
Прохожие останавливаются посреди улицы, задирают головы и с удивлением следят за мадленными кругами воздушной эскадрильи. Они спрашивают друг друга:
- Вы видите?..
- Вижу, вижу.
- Как странно: почему не слышно шума пропеллеров?
- Может быть, слишком высоко? Поглядите, какие они маленькие.
- И опустятся - все равно не услышите.
- Почему это?
- Потому что пропеллеров у них нет.
- Как так - нет? Это что же - система такая новая? Как называется? Орлы!
- Вы шутите! Какие же в Ленинграде орлы!
- А вот такие - беркуты. Пролет у них сейчас: к югу тянут.
- Вот оно что! Ну, теперь сам вижу: птицы кружат; не сказали б, так бы и думал: аэропланы. ДО чего похожи! Хоть бы раз крылом взмахнули...

Спешите видеть.
На Неве, у моста Лейтенанта Шмидта, у Петропавловской крепости и в других местах, неделями держатся дикие утки самых удивительных форм и расцветок.
тут и черные, как ворон, синьки, и горбоносые, с белым на крыле, турпаны, и пестрые морянки с хвостами, как спицы, и яркие многоцветные гоголи.
Они нисколько не боятся городского шума.
Они не боятся даже, когда прямо на них мчится черный буксир, разрезая воду железным своим носом. Они ныряют - и снова показываются над водой за несколько десятков метров от прежнего места.
Все эти утки-нырки - путники на Великом Морском пути. Два раза в год они гостят в ленинграде - весной и осенью.
Когда по Неве пойдет лед с Ладожского озера, они исчезнут.

Угри отправляются в последнее путешествие.
Осень на земле. Осень и под водой. Холодает вода.
Старые угри уходят в свое последнее путешествие.
Из Невы в Финский залив, через Балтийское море и Немецкое море идут они в глубокий Атлантический океан.
Ни один из них не вернется в реку, где провел всю жизнь. Все найдут себе могилу в океане на глубине тысячи метров.
Но прежде чем умереть, они вымечут икру. Там, в глубине, не так холодно, как можно подумать: там семь градусов тепла. Там из каждой икринки скоро выйдет крошечный, прозрачный, как стеклышко, малек угря лептоцефал. Миллиардными стадами лептоцефалы отправятся в далекое путешествие. ОИ через три года они войдут в устье Невы. Тут они вырастут и превратятся в угрей.

Сказка (Рассказ) "Лесные были и небылицы", читать текст онлайн на нашем сайте бесплатно.

Читайте также рассказы и сказки :